Есть у меня такое личное понятие — «человеческое гетто».
Вот бывает гетто для этнических групп, а бывает…
Я недавно была в таком гетто.
Небольшой микрорайончик, в пределах части одной улицы, состоящий из гостинок и общаг. И дома все такие… знаете, нет нужды заходить внутрь, чтобы понимать, что творится в парадных.
Вот идёшь под окнами — клянусь, понятно, кто там живёт. Не потому, что смотришь в окна, а… запах. Такой специфический запах трудной жизни — запах готовящегося борща, смешанный с повседневным перегаром и щедро сдобренный специфическим амбре квартир, в которых десятилетиями не бывает ремонтов. Запах многолетнего курева, сырой штукатурки в ванных (трубы всегда текут), замызганных обоев и рассыпающихся от старости линолеумов, запах тараканов, налёта на посуде и жирных, липких кухонных тряпок.
И на балконах бельё, даже снизу понятно: новых вещей там нет.
В таких домах живут-выживают малоимущие семьи; проблемные семьи, которые в комнату двенадцати метров рожают пачками, не думая о том, куда расползаться остальным, уже рождённым. Старушки, которым уже некуда. И просто ханыжки.
И конечно — магазин «на районе». Круглосуточный. Но уже с девяти вечера перекрытый на входе решёткой. Надо понимать — контингент.
Парадная была просто страшная. И дело даже не в том, что в ней не было ремонта уже лет двадцать, а то и больше. Просто…
Просто очень неприятно подниматься наверх, когда на улице уже темно, свет горит на трёх этажах из восьми и, будучи в освещённых местах, ты замечаешь капельки крови на ступеньках; капельки, тянущиеся вполне чёткой цепочкой с шестого — и вниз. Или наоборот — с первого и на шестой, не разберёшь.
Идёшь, идёшь — темень, пятно света — видишь кровь. Пару этажей выше, темень, темень, снова пятно света, и та же цепочка бурых высохших капель.
А ещё мусоропроводы и островки хлорки, которой засыпаны уголки лестничных пролётов — так пытаются бороться с котами, которые гадят, не спускаясь на улицу. Или это вовсе не коты.
Мы поднялись на восьмой этаж. Без лифта. Лифт в доме, кстати, не работал уже двенадцать(!!!) лет.
Мне потом девушка, у которой мы были в гостях, рассказала, как продаются в этом доме квартиры на верхних этажах. Каждый, кто сбегает, утверждает покупателю, что лифт поломался совсем недавно, вот-вот починят. Короче, человек одупляется уже после покупки, когда начинает знакомиться с соседями и выясняет, что на свой, скажем, девятый, ему ходить пешком ещё дооолго-долго. Всю жизнь. Если не съедет.
Она и сама так пытается продать свою.
Правда, она её не покупала, досталась по наследству от сильно пьющего и почившего в очередной белой горячке отца. Переехала с радостью — неважно, что квартира убитая, всё сделается, это ж своё, отдельно от бабушки и сложной характером мамы.
Успела поменять окна, двери, подмарафетила ванную и кухню. А спустя год поняла то, до чего не дошла умом во время нечастых визитов к папе: нет смысла ни вкладывать, ни делать. Недооценила сразу масштабов. Нужно не делать, а бежать. Пока пытается слить квартиру. Пока не берут.
Да и что купить потом на эти деньги — не особо понятно.
У любого дна есть свойство: с него тяжело подняться.
Квартиры, конечно, дешёвые, поэтому остаются жить в таких домах сами понимаете кто. Кто может сбежать — так и делают. Остаются люди без возможностей, жильцы съёмных квартир, обычно селяне, приехавшие на черновые работы (очень дёшево снимать) или заселившиеся маргиналы, к которым семьи были так добры, что отселили в отдельный угол, а не выкинули.
На место очередного нормального выехавшего обязательно въедет кто-нибудь если не полностью, то полумаргинальный.
Мы шли по длинному коридору к квартире, буквально на первых метрах напоролись на ханыжку, стоявшую под чьей-то дверью. Ханыжка встала поперёк пути и даже сделала жест рукой, вроде как, остановитесь.
Остановились, чё уж.
-А вы не знаете, где Саша? — вдруг спросила она весьма характерной манерой, стало ясно, что не просыхает уже очень давно. — Стучу-стучу…
Вряд ли по нам можно было сказать, что мы знаем, где Саша. Мы, конечно, не знали, где Саша. И она попросила позвонить, дала номер домашнего. Сложно отказать человеку в пустячной просьбе. Пока я набирала, бормотала:
-Если телефон, конечно, работает, а то ж его мама сказала — отключит…
Телефон за дверью начал разрываться (пока мама, видимо, добра), Саши, похоже, не было дома (или он крепко спал), я нажала на отбой и вздохнула, мол, сами видите — не берут; мы отодвинули ханыжку и пошли дальше. А она продолжила тарабанить.
Юля, у которой мы были в гостях, рассказала, что Саше не больше двадцати пяти, но там, в принципе, уже всё ясно.
Как, впрочем, и с многими остальными. У Саши полдома собутыльников.
А из такого, очень яркого…
Прямо вот за стенкой живёт прекрасная семья, они давно уже снимают ту квартиру (комната — двенадцать метров, кухня — пять); он сидел лет двадцать пять по совокупности, в очередной раз откинулся, нашёл малолетку и они принялись рожать. Малолетке было не в новинку, первенца она оставила у бывшего мужа, сама говорила. (То ли он её просто выгнал.) С новым типа мужем делают новых детей в перерывах между пьянками. Точнее, не отрываясь.
Ребенку старшему — два года. Он никогда не был на улице(!!!).
Это мамаша сама признаётся, как принесла из роддома — так и всё. Говорит с недоумением: «а зачем ему на улицу, он же ещё не ходит». Да и вообще, мол, кто его тягать-то с восьмого без лифта туда-сюда будет?
И ребёнка выпускают погулять, точнее, поползать по полу общего длинного коридора.
Ещё точнее — он сам уползает, когда родители им не особо заняты, у них дым коромыслом и двери почти нараспашку.
Второго родили с несформированным, что ли, кишечником… Ту девочку никто не видел, просто знают, что она в той квартире где-то есть и у неё с рождения серьёзные проблемы. Непонятно — толи от бухания родительского, а толи от того, что папенька маменьку лупил нещадно всю беременность. Не доходила, кстати, недоношенной родила.
Никакие службы к ним не ходят. Иногда бывает участковый. Приходит по вызову, когда они в очередной раз друг друга убивают и их крики мешают спать. Приходит и уходит — что с ними сделаешь?
Иногда «муж» теряется куда-то на пару дней, мамашу закрывает дома, ключи ей не оставляет, и тогда она орёт и воет с балкона.
Юля говорит, жизнь среди подобных людей — затягивает. Она сама это чувствует. Нет, она не пьёт, просто… просто реальность вообще стала какой-то другой с тех пор, как она живёт в той квартире. Это как знать, что бывает и так, и это знание отравляет, появляется уныние, которое тянет вниз.
Тот случай, да, когда бытие сильно определяет сознание.
* * * * *
Из любого человеческого гетто всегда сложно выбраться. И речь даже не о домах, в которых накапливается подобный контингент. Гетто — это вообще уровень жизни и образ мышления, социальный слой.
И не дай бог туда попасть.
Я недавно говорила с одной девушкой (о чём у нас шла речь — я позже расскажу отдельно), а сейчас так, момент. Ей довелось очень небольшое время поработать с определённой прослойкой людей. Они не были ни какими-то маргиналами, ни сидельцами, ни… Просто обычные люди где-то на грани выживания.
И вот эта девушка, в числе прочих причин, почему она не стала там работать, особо выделила одну. Она сказала: «Я вообще не хочу прикасаться к той жизни. Я не хочу даже знать, что так можно жить. Это затягивает. Я испугалась, что если там останусь и буду всё это постоянно видеть, с ними общаться, постоянно переваривать, я сама начну жить хуже и хуже. Если ты понимаешь, о чём я.»
Я понимаю.
Источник: prostitutka-ket.livejournal.com
Автор публикации
